Ольга Жидкова Olha Zhidkova

У меня был успешный бизнес. Я в [20]13 году купила себе квартиру в кредит. И ушла с директорской посады. Я открыла свой ФОП. Мне было выгодно. Я очень хорошо была успешна в работе. И в один прекрасный момент у меня это все закончилось. У меня перекрыли бизнес, сломали всю мою жизнь. Но я по характеру… я не была прям сильно потерянной. Нет. Я сопротивлялась, еще как-то пыталась зарабатывать. Через интернет продавала. У меня хорошие были мои покупатели, партнерские соглашения. И до [20]17 года я еще успешно работала. Сама на себя. Уже не в полной мере, но достаточно успешно. Поэтому… было сложно. Начали стрелять. Я не привыкла жить в городе, в котором стреляют, минометы прилетают. Но если сравнить то, что было в [20]14 году, с тем, что в [20]24, в [20]22 году, это несоизмеримо. Сейчас я смотрю, что какие-то игры в казаки-разбойники были [20]14 году. Я понимаю, что можно было, при желании нашей власти, можно было все завершить еще тогда. Но, к сожалению, имеем то, что имеем.

Были стычки людей, которые… Ну, все ж знали, что будет. Все знали. Не знали когда, сто процентов дату не знали. Но все знали. В воздухе веяло войной. Очень сильно веяло. Можно было есть воздух и понимать, что ты ешь войну уже. И люди некоторые, с вызовом, те, которые знали чуть-чуть больше, те, которые, скорее всего, потом впоследствии становились корректировщиками и всем остальным, они при первой возможности вступали в конфронтацию с обычными людьми. Когда была постанова розмовляти українською мовою, на кассе, они с вызовом говорили: «Да скоро вы все будете по-русски говорить, подождите, сейчас мы…» Были такие моменты… вспышки то там, то там происходили. Они не несли последствий особых, но были вспышки.

У меня все мои близкие и родные люди служили. Брат, любимый мужчина, друзья — они все служили, пошли служить. А на тот момент было очень тяжело, они были без продовольствия, без поставок, без ничего. И кто-то это должен был делать. Кто, если не я? Они мне доверяли, они знали, что я… У меня был случай, который я рассказывала, наверное, много раз. Но это такой, показательный. В городе уже ничего не работало. Совершенно ничего не работало. Ни одного магазина. Мне звонит брат и говорит: «Мне нужны лампочки!». Я не могу нигде пойти и купить лампочек. А до этого он мне… Я купила люстру себе в зал, и мне брат говорит: «Что ты себе домой актовый зал принесла?». У меня восьмирожковая красивая люстра. Я, как девочка, радовалась — у меня такая красивая люстра, шторы с ламбрекенами. А он говорит: «Ты живешь как в актовом зале». И потом, когда ребятам нужно было для освещения периметра лампы, а их негде было взять, я подымаю голову, смотрю — восемь ламп! Сразу восемь ламп тут, и в моей спальне шестирожковая люстра. Я поснимала все лампы и отдала. Кто-то это должен был делать.

Нас начали приучать о том, что мы украинцы. И украинцами быть хорошо, что это весело, это красиво, это престижно и это правильно. До этого мы были не пойми кем. Мы вдруг самоопределились. Это касательно в основном молодежи было. Мы самоопределились, и мы поняли, что мы украинцы. У нас начались какие-то совместные заходы. Фотосессии. Александр знает, он делал фотосессию в платках. Повязывали платки девочкам, и очень красивое… У нас никогда не было этнического такого, принадлежности к украинцам. Это промышленный город… Вы мне задаете вопросы, какие у нас традиции. А у нас не было традиций. Но вдруг, спустя какое-то время после [20]14 года, девчата и молодые женщины, ребята начали понимать, что… самоопределяться. И это был пик. До полномасштабки… Пик. Почему очень много из моих друзей, большинство не пошло воевать в сопротивление в [20]14 году, но охотно и массово пошли после 24 февраля [2022 року].